Вспоминая детство, я чаще всего вспоминаю зиму. Не виноград, персики, жару, мороженое, а вечер после снегопада, белый накат на дороге за калиткой, санки и запах от бабушкиных, свежеиспеченных булочек с орехами. Наверное, потому что жара и виноград – это ташкентские будни, а снег и булочки – это праздник.

Наталья Самойленко

 

Ташкент 1947 года. Два года после войны, второй Новый Год после Победы. Слякотный  декабрь,  ночью покрывающий шумный и дрожащий  Ташкент пушистым снегом, а утром превращающий все это великолепие в хрустальные, звенящие, капающие потоки. На завтрак в детском саду, как обычно, свекла, и собака «Тузик мокнет под оградой», и маленький  Саша Файнберг смотрит из окна на улицу, чертя  на стекле  грустную рожицу.

Но   даже слякотный декабрь приносит ощущение праздника и волшебства. В то время в кинотеатрах  крутились довоенные и трофейные фильмы,  с иностранными актрисами, невесомо-инопланетными, не из нашей жизни. Там,  на белом экране, был вечный праздник —  ярмарки, тройки с бубенцами, румяные яблоки в огромных корзинах. Все пели и смеялись. Это было невероятное по силе терапевтическое действо  —  измученным войной людям надо  было показать  надежду, сияние огней больших городов, чтобы они поверили, что скоро, совсем скоро так будет и у них. И девушки,  кокетливо  цокая каблучками по мостовым, вновь  побегут во дворцы культуры и театры, зябко кутаясь в манто,  ныряя в океан  горящих  хрустальных люстр, как золотые рыбки.

Так будет. Обязательно.

А в Доме  Пионеров, бывшем дворце Николая Константиновича  Романова, для маленьких второклашек  был готов  спектакль «Двенадцать месяцев».

Закутанные мамами в шерстяные платки крест-накрест, маленькие    девятилетние колобки потянулись к  сказочному дому с башенками.

 

После жактовских закопченных потолков огромные своды дворца  потрясали, делали малышей крошечными, как в сказке про Алису -ножки стула вырастали, столы становились гигантскими.   Можно уже было ничего не показывать, только завести детей в это гулкое пространство,   шире пустыни, выше неба, осыпанное огнями, как звездами.

Они молчали. Они все время молчали, не в силах  даже  отреагировать, настолько были ошеломлены.

Спектакль  шел не на сцене. Это была гениальная инсталляция во множестве комнат. В каждой комнате  разыгрывался акт пьесы, и перед детьми проходили чередой все  двенадцать месяцев из сказки. Вот  лютый Январь, со снежинками на полу, с елками и снегом из ваты. Вот Февраль, с завывающей вьюгой и гаснущим светом, вот Март, с его капелью, и распускающимися цветами…

Второклашки бегали из комнаты в комнату, топоча рваными ботиками по Романовскому дому,  раскрыв до невозможности глаза и потеряв  дар речи. Они забегали в новую комнату, плюхались на пол,  —  стульев не было, и с замиранием сердца смотрели представление. И только внутри все холодело, от мысли, что  когда-нибудь это волшебство закончится. Оно же должно закончиться? Так же не бывает, чтобы всегда…

Память избирательна. Она стерла  огромные куски из послевоенного детства. Оставив только яркие, запоминающиеся моменты. Какая тогда была погода? А что вы ели в то время? А вам дали подарки?

Подарки? Да, были подарки, маленькие шуршащие кулечки, с узбекскими яблоками в сахарной глазури. И кажется, было несколько леденцов.

А что было потом?

Нет ответа. Осталось в памяти  только вот это удивительное, сине-белое действо в волшебном домике с башенками. Подарок для малышей.

 

В этом Доме Пионеров работал  Корней Иванович Чуковский, любимец детей и взрослых. В годы войны там работали  знаменитейшие люди, преподавали и вели кружки.

 

Удивительный перекресток. Условный, конечно —  перекресток тех  незабываемых дней. По нему носили крошечного Эдварда Радзинского, в корзинке  для фруктов — у родителей не было коляски. Тут проходила Мария Белкина со своим маленьким ребенком, написавшая  книгу о трех Цветаевых. Тут работала первая жена Горького Екатерина Пешкова, которая занималась всей бумажной волокитой и всевозможными разрешениями, вместе с Николаем Виртой, который взял на себя обязанности по расселению и устройству писателей. Тут заканчивал своего Петра Первого Алексей Толстой.    Тут встречались величайшие умы человечества. И многие из них оставили свои свидетельства об этом времени.

Удивительное здание, в самом центре Ташкента, стоящее сейчас на проспекте Шарафа Рашидова. В нем  множество залов, зимний сад и библиотеки, оно было украшено золотом, освещено богатыми люстрами. Дом построен архитекторами Гейнцельманом и  Бенуа, в стиле модерн,  —  по другому его называют  еще охотничий домик Романова. На его фасаде сидят охотничьи собаки, князь был заядлым охотником, и построил  свое жилище в соответствии со своим вкусом. Когда-то  тут был даже зверинец, и в выходные все желающие могли посетить  его.

Невероятно красивое здание. Сейчас там расположен Дом приемов МИД.

Это один из удивительных архитектурных  памятников Ташкента, с богатейшей историей.

И спектакль «Двенадцать месяцев» всего лишь крохотный, но очень говорящий эпизод из его жизни.